Едва ли не любое расширение пространства, расчистка, снос многим казались градостроительным благом. Именно в это время Москва обрела ряд площадей, гипертрофированный масштаб которых превращал их в труднообозримые и архитектурно неорганизованные пустыри. Так возникли на Бульварном кольце Арбатская и Тургеневская площади, оставшиеся, по сути, лишь пространством с путаной, а то и вовсе неясной функцией. Одновременно в силуэте московского центра выросли здания, неуправляемо и неожиданно вторгавшиеся в городскую среду. Хорошо, когда в основе каждого из них лежала все-таки широкая градостроительная задача, как это произошло с серией высотных зданий на Садовом кольце с их силуэтным подобием традиционным московским вертикалям. Хорошо, когда в случаях выборочного проектирования у архитектора была за плечами высокая, ранее приобретенная профессиональная культура, как это было у И. Жолтовского, тонко вписавшего жилой дом на Смоленской площади в сложную ситуацию Садового кольца. Куда хуже, когда ведущим мотивом деятельности становились самоутверждение архитектора или заказчика, реализующего себя через объект. Примеры гостиницы Россия или здания в Ипатьевском переулке приводились многократно. Когда в пространстве над Москвой-рекой у Дорогомиловского моста рядом со строго осевыми объемами гостиницы Украина и СЭВа появляется сбоку третий фанфарно-осевой объем, претендующий на главную роль, он становится не вкладом в ансамбль, а памятником архитектурному честолюбию.