Оказывается, живой душе человека чужда высокая архитектурная гармония, порожденная разумом ради разума и лишенная обаяния тайны. А между тем поначалу случай, казалось, был благосклонен к строителям, натолкнув их на древнее захоронение с мумией девушки. Дюрбен не сообщил о находке археологам, решив построить над гробницей церковь, с тем чтобы в самом сердце будущего города находилась женщина. Так в Калляже появилась тайна, но знал об этом только узкий круг посвященных: Маленькую принцессу,— с грустью размышлял герой романа,— замуровали в ее саркофаге, и церковь, давившая ее как надгробие, радовала глаз лишь игрой света.

Особинка конкретного места, способная придать будущему городу очарование неповторимости, скрытая от людей, стала эмоционально бесплодной. Такова одна из возможных расшифровок поэтического образца-метафоры. А в целом роман-притча убедительно утверждает: любая современная архитектура, органически не связанная с конкретным местом, с его природой и историей, антигуманистична вне зависимости от высоких помыслов, ее породивших.

Очевидно, можно всерьез говорить о человечности архитектуры лишь при условии, что она ориентируется не на человека вообще, а на человека, принадлежащего к определенной общности — социальной, региональной, национальной, при непременном учете всего комплекса местных условий и особенностей, т. е. при (последовательной конкретизации творческих задач). Именно в такой конкретной человечности заключена нравственная суть архитектурного творчества.

Вместе с тем противоречивость моральных оценок деяний зодчих и их зависимость от побудительных мотивов и достигнутых результатов, неоднозначность расшифровки понятия архитектурный гуманизм — все это доставляет искать наиболее очевидный критерий человечности.