В 80-е годы в нашем цехе зародилось заметное и симптоматичное явление: концептуальная или бумажная архитектура. Заявившая о себе в полемике с безликой унылой практикой, она ярко и весело расцвела в серии международных конкурсов, ознаменовавшихся стойкими успехами советских молодых архитекторов. Вдумавшись, легко понимаешь их закономерность. В странах с развитой строительной культурой и высоким престижем архитектурной профессии (вспомним броский девиз американских инженеров: Все, что вы нарисуете, — мы построим) архитектору-практику бессмысленно распылять усилия на стороне: его творческий бюджет постоянно пополняется реальными делами. К чему Гансу Голлейну участие в конкурсах, если едва ли не каждый номер Architecture Taujourd'hui представляет читателю его новую постройку? Напротив, нивелирование архитектурных решений, бюрократизация проектирования, долгострой, означающий для зодчего топтание на месте и деквалификацию, — причины творческого голода, вызывающего естественный аппетит к бумажной архитектуре как к глотку свежего воздуха. Наши достижения в конкурсах на реальные объекты значительно скромнее. Это говорит и о тревожном отрыве архитектурного образования от практики, и о бедственном положении молодого архитектора в проектном процессе, при котором не стимулируется приложение таланта к реальной задаче. В этом смысле концептуализм — вполне отечественное явление, органично выросшее на почве нашего архитектурного застоя. Сила его — в расширении взгляда на мир, в прорыве застоявшихся привычек, в доведении их до абсурда, в свежем взгляде да образные и информативные возможности архитектурной формы, в накоплении запаса идей и вдохновения для будущего.