Постепенно для меня стало очевидным, что именно в нем, в этом своеобразии, — секрет непреходящей прелести народного искусства, его патриотическая суть, в сравнении с которыми воспринимался особенно удручающим космополитизм современной архитектуры. Правда, последний воцарился не сразу.

В конце 1940 — начале 1950-х годов, когда радость Победы в Великой Отечественной войне ощущалась особенно остро, многие архитекторы Петрозаводска задумывались над национальными формами в архитектуре Карелии. Их раздумья нашли отражение в проектах лыжной базы в пойме реки Лососинки (архит. Н. Алферова) или реконструкции здания филармонии на улице Гоголя (архит. Л. Мунасыпова). Но господствовавший в те годы повсеместно увражный метод проектирования и слишком поверхностное знакомство с карельским деревянным зодчеством превратили поиски национальных черт просто в погоню за экзотикой.

Пожалуй, только одному архитектору — М. Г. Старченко порой удавалось преодолеть соблазн поверхностного подражательства. Многочисленные поездки по Карелии помогли ей подметить некоторые особенности деревянного зодчества аборигенов края, в том числе закономерность переработки ими заимствованных у русских архитектурных форм в соответствии со своими национальными представлениями и вкусами. А если учесть влюбленность Старченко в узорчатое богатство русской каменной архитектуры XVII века, то станет понятным ее стремление, приняв за прототипы древнерусские архитектурные формы, придать им своеобразный характер и наивно-поэтический колорит карельского народного искусства.